Неандертальцы переглянулись, как бы решая, кому из них отвечать на неприятный вопрос.
– Там, – кивнул Лхойким. – Все там.
С досадой, почти с ужасом Семен сообразил, что сквозь шум нападающих он слышит (скорее ощущает) песню неандертальской «медитации».
– Этого еще не хватало! – рыкнул Семен и выругался. – Нашли время, идиоты! Не стреляйте пока…
Они действительно все были там, на нешироком истоптанном пространстве между крайними землянками и началом обрыва. Мужчины, старшие («приобщенные») подростки и несколько женщин. Неандертальцы сидели на земле плотной кучей лицами к центру. Они были почти обнажены – в одних набедренных повязках. На земле или на коленях лежали палицы, ни одного копья Семен не увидел. Здесь же валялся третий костяной доспех. Семен почувствовал, что привычные запахи моря забивает едкий аромат неандертальского пота. Он блестит на плечах и спинах, заставляет слипаться покрывающую их растительность – это на таком-то холоде!
Широко раскрытые глаза, застывшие лица. Каким образом они издают этот звук – то взлетающий за пределы слышимости, то опускающийся в субконтроктаву, – было, как всегда, непонятно. Семена неудержимо повлекло, потянуло внутрь, в эту «песню», в это невидимое, но такое реальное пространство. Это как водоворот, как мучительно-сладостная бездна. Слишком мучительная… Слишком сладостная…
Он смог удержаться, в последний момент сообразил, что сила этого «водоворота» сейчас так велика, что он просто не сможет из него вынырнуть – никогда. Однако нескольких мгновений «погружения» ему хватило, чтобы понять многое.
«Да, имеет место столкновение, конфликт. Но это столкновение не людей. Точнее, людей в последнюю очередь. На самом деле это война информационно-чувственных пространств, борьба мифов. Здесь нет виноватых и правых. Для туземцев мы абсолютное зло, которое вышло из моря и пытается угнездиться на земле. Они достаточно смелы, чтобы потребовать его возвращения обратно, – на их стороне бог-небо и бог-суша. Для неандертальцев вокруг материализованный базовый элемент их мифа – конечная точка пути в Среднем мире. Эту землю они не присвоили, это место не захватили – они как бы слились с ним. Описать словами такое состояние почти невозможно – нужно его прочувствовать…»
Через крыши землянок перелетел черный окатанный камень. Второй, третий… Одному из сидящих голыш угодил в голову сбоку – в основание короткой засаленной косички. Мужчина молча, не изменив выражения лица, завалился набок. Сидящие рядом подвинулись…
А еще Семен понял, что сейчас он посторонний. Все уже поздно, и все бесполезно.
– Семен Николаевич! – Лицо Лхойкима было серым, костяной шлем свернут набок, по лбу стекала струйка крови. – Семен Николаевич, ну что же вы?!
– Я?! – дернулся Семен. – Я ничего…
Уйдя в заоблачные выси, ноющий, выматывающий душу стон неандертальцев завибрировал, истончаясь еще больше, и…
И вдруг лопнул.
Взорвался тишиной.
Оглушенный этим взрывом, Семен видел все как в замедленном кино.
Неандертальцы вскочили – кто-то быстрее, кто-то медленнее, но через секунду все были на ногах, и у каждого в руках оружие.
Семену удалось заглянуть в глаза ближайшего воина. Оттуда плеснуло знакомым – черной неистовой яростью тысячелетий.
Шансов у противника, пожалуй, не было. Неандертальцы атаковали стремительно и молча – с двух сторон от края обрыва. Недлинная уже, но густая цепь нападающих, изогнувшаяся подковой вокруг скопления землянок, была смята с концов, стиснута в толпу и перемолота палицами. Наверное, среди чужаков были и искусные воины, но роли это почти не сыграло. В какой-то момент Семен тоже попытался вступить в битву, но ему просто не нашлось в ней места. Оставалось лишь смотреть…
С противником не сражались – его уничтожали.
Низкорослая полуседая неандерталка с плоскими висюльками грудей орудовала наборным доспехом. Намотав на кулак ремни верхних креплений, она со страшной силой хлестала во все стороны тяжелой связкой костяных пластин, предназначенных совсем для других целей. Отразить или блокировать удар такой гибкой палицы было почти невозможно. На тех, кого она доставала, набрасывались две другие мегеры – когтями и зубами женщины рвали в клочья лица, глотки, тела вместе с одеждой…
Как это ни странно, но отрезать головы убитым врагам и вскрывать черепа никто не пытался. По-видимому, в той части мифа, где находились победители, этого не требовалось.
Неандертальцы опять сидели, положив рядом окровавленное оружие, и «выли». В их «песне» не было ни ликования, ни скорби по погибшим сородичам. «А что в ней? – пытался разобраться Семен. – Как это представить? Ну, примерно так: гигантская пирамида или конус, основание которого огромно до бесконечности во времени и пространстве. Этот конус вполне реален, он состоит из жизней предков. На его вершине, на самом острие, находятся они, ныне живущие, все вместе и каждый в отдельности. Их вековая скорбь от того, что они – крохотная вершина конуса, едва возвышающаяся над поверхностью океана времени. Сейчас эта вершина не стала ни выше, ни шире, но над ней обрисовался призрак другого конуса – перевернутого, состоящего из жизней еще не рожденных потомков. Это только призрак – будущее совсем не так реально, как прошлое. Но оно есть. А раньше не было».
Семен бродил среди тел убитых туземцев. Зачем-то переворачивал, сдвигал с лиц маски, если они еще оставались на месте.